На заднем дворе

Похоронные венки и постные мины органично вписались в серые будни. Почти все сотрудники НИИ собрались отправить Всеволода Петровича в последний путь.

— Я не знаю, что ждет Всеволода дальше, но хочется верить… — брызжа слюной, разглагольствовал здешний юрист.

Что будет дальше… А что было тут? Три дня назад Чистов Всеволод Петрович был найден в собственном кабинете с расколотым черепом. Убит?

«Сева бы оценил, как его серое вещество вписывается в этот пейзаж» — иронично скривил губы высокий молодой ученый, прошелся взглядом по безликим черным силуэтам, пробежался по кованым оградам с пиками, проскочил песочно-серое кирпичное НИИ и устремил взгляд к холму.

Свалка смердящего мусора, преющего и разлагающегося, высотой около сорока метров выглядела, как обычный природный рельеф овальной формы с резкими склонами. Грязно-серый, покрытый снегом, щуплыми зимними деревьями и какой-то безнадежностью. Его спокойный вид на фоне человейника наукограда особенно в день похорон раздражал.

Григорий Антипов закурил.

Никотин пустился по артериям, затрудняя доступ кислорода к рукам, ногам, мозгу и сердцу. Может последнее защемило от этого? От яда и мусора, который молодой ученый раз за разом добровольно втягивал в свой организм. От канцерогенных добавок, которые всасывались в ткани и кровь пульсирующего живого организма. Признавать, что сердце щемит от потери начальника, ставшего ему другом, Гриша не хотел. Как и тот факт, что Всеволод Петрович убит.

Но стоя на кладбище на клочке городской земли среди непроходимого леса, тридцатилетний Гриша не мог найти аргументов против. Его передернуло.

Подергивалась и толпа ученых, техников, конструкторов, сметчиков, кадровиков, бухгалтеров, поваров в общем волнении. Умер глава научно-исследовательского института, кто займет его место?

Частые взгляды на Григория говорили больше слов.

Молодой ученый стоял поодаль от всех, курил, выпуская полупрозрачный дым, и не обращал ни на кого внимания. Поднятый ворот куртки скрывал трехдневную щетину и нервный оскал.

Когда несколько десятков пар глаз вонзаются тонкими заостренными иглами в лицо и шею, остается смотреть только вперед, на свою цель. Григорий, не моргая, смотрел на холм.

Он стоял здесь еще до появления города, НИИ и всех интеллигентно-шакал их взглядов.

— Сюда свозили мусор из столицы и всей округи, — вводил в курс дела молодого Гришу Всеволод Петрович при первой встрече, — за несколько лет свалка выросла, и перед приездом какой-то там столичной делегации ее засыпали землей, чтобы хоть как-то прикрыть. Делегация не доехала, а природа взяла свое — на насыпной земле пробились трава, деревья, кусты. Про свалку забыли, а позже построили наш НИИ.

— И зачем здесь я?

— Затем, Григорий, — Всеволод Петрович нахмурил брови и смял в руке носовой платок, — что неделю назад туда провалился парнишка. Гулял по округе, забрел на холм и угодил в дыру в земле, звери прорыли. Парнишка живой, но разбитый, в тяжелом состоянии отправили в столичную больницу. Тринадцать лет ему должно стукнуть, и непонятно теперь стукнет или нет.

Всеволод Петрович покрылся испариной. Привычным движением протер лоб под волосами, подкрутил усы и продолжил:

— Так вот, ты тут, Григорий, чтобы эту гадину, свалку, истребить. Столица на нас ее оставила, говорят, вы ученые, вот и разберитесь по-научному. Ни денег, ни техники не дадим. А мне головы нужны, светлые и талантливые, чтобы дети наши в ад не проваливались. Так ты со мной?

У него глаза засветились праведным гневом и кулаки сжались до белых костяшек — Всеволод Петрович умел убеждать.

Так Григорий Антипов и осел в закрытом научном городке в борьбе с обыкновенным природным холмом для незнающих. Для знающих — мусорным нарывом, который пока не прорвался.

С того времени Григорий Антипов дорос до заместителя главы научно-исследовательского института, стал руководителем рабочей группы и удостоился получить не одну почетную грамоту, правда по почте. Поэтому, несмотря на смерть близкого друга, Гриша уже вообразил, какой это шанс для него — карьерный прорыв и перспектива выбиться в высшие сливки научного сообщества.

Разглядывая холм, Гриша намечал тактический план действий, который озвучит в качестве нового руководителя…

— Григорий Антипов? — прозвучал поставленный мужской голос.

Незнакомый, строгий мужчина с темными волосами козырьком и пальто на военный манер пристально смотрел Грише в глаза.

— Да, — нехотя ответил молодой ученый и расправил плечи, — с кем имею честь?

У мужчины заходили желваки.

— Москвин Георгий Валентинович — новый глава научно-исследовательского института, — отрапортовал он и протянул руку.

Гриша пожал ее, развернулся на пятках и молча ушел к гробу. Проститься.

С Всеволодом Петровичем, но не своими карьерными планами.

***

— Я закончил Академию хозяйственного управления и, как вы понимаете, являюсь ученым в меньшей степени. Однако…, — в сухой и какой-то отчетной манере излагал Москвин.

Вязкие серые облака вползли в кабинет руководителя НИИ и заполнили собой все пространство. Возможно от них, а возможно от отсутствия Всеволода Петровича знакомое помещение казалось чужим и холодным.

Григорий то и дело косился на остатки крови в межплиточных швах на полу. Крови его друга и начальника. Раз за разом он силой возвращал взгляд к Москвину. Строгая и невысокая фигура последнего выглядела здесь инородно. Он походил на вырезанную детскую аппликацию с четкими контурами, пока вещал с умным видом на фоне серо-снежного холма в окне. Хотя смотреть на холм было еще хуже. Каждый раз у Гриши от него оставалось какое-то неприятное, липкое, брезгливое чувство в горле.

Гриша слушал нового начальника и кивал. А внутри грудной клетки как будто надувалась грелка: тугое, спертое напряжение, которое искало повод, малейшую лазейку для резкого и жесткого взрыва.

— Моя задача здесь — быстро и эффективно запустить проект БИО и вернуться с результатами в столицу…

— Что? — вот оно, выход напряжения.

Гриша покрылся испариной, ногти вонзились в ладони сжатых кулаков, а Москвин говорил без пауз и без усталости. Как заведенный, он выдавал заученный текст с заученными фразами, расхаживая вдоль окна.

— Григорий, я понимаю ваши опасения, но выделенное на проект время уже вышло. В столице давно уже ждут результат, — Москвин не изменил ни темпа, ни интонаций своих зауныльных ответов.

— Опасения? — У Гриши задергался глаз, — ни один образец не показал стабильного результата, вы хоть понимаете, чем это может обернуться?

— Видимо вы не совсем понимаете к чему всё может прийти, если затягивать дальше, — холодно произнес Москвин, неотрывно глядя на Гришу, — это — приказ столицы.

— Одумайтесь, — чуть ли не взмолился Гриша, — Всеволод Петрович не зря не запускал испытания…

— И где он теперь? — крикнул Москвин.

Гриша инстинктивно бросил взгляд на багровые пятна, как будто была надежда, что их там нет, что вообще ничего этого нет и все, что сейчас происходит — это какой-то сон или галлюцинация.

Кровь была на месте. Как и Москвин.

Новый начальник опустил голову и поставил руки на пояс. Он шумно вздохнул, как будто хотел избавиться от нависшего напряжения, встряхнул плечами и поднял голову. Теперь его взгляд был больше сочувствующим, он походил на взгляд палача, который должен казнить невиновного.

— Григорий, у каждого из нас своя работа, — спокойно начал Москвин, — через пару дней сюда приедет отдел внутренних расследование, сами понимаете зачем. За это время мы должны приступить к полевым опытам. Приступайте сегодня же.

У Гриши зазвенело в ушах, грудную клетку сдавило.

— А если… тут же дети…, — заикнулся было Гриша, а потом горячая злость разлилась внутри.

Потоками она хлынула из груди, откуда-то из самого центра, в голову, руки, ноги. Гриша махнул рукой и выскочил из кабинета. Ноги семенили по широким бетонным ступеням НИИ, мысли семенили в голове по возможным сценариям развития событий. С разгону Гриша врезался в центральную дверь института, навалился на нее всем телом и вывалился на улицу.

Колючий холод вцепился в молодого ученого. Въелся в лицо, руки, шею, грудь. Въелся так, как будто хотел добраться туда, вовнутрь.

Гриша вскинул голову вверх, клубы пара изо рта и носа растворялись в серости неба. Гриша замер, простоял пару секунд, потом растер виски до красноты, взлохматил волосы и, почесывая затылок, опустил голову.

Круглая мощеная площадь перед институтом устало смотрела на ученого одной закрытой на зиму клумбой посередине, за ней площадь и небольшой сквер, а дальше не широкая главная улица с тротуарами по обеим сторонам. Нахмуренные деревянные окна пятиэтажек тоже недоверчиво поглядывали на Гришу сквозь голые ветки деревьев. Вдалеке несколько силуэтов, большие и маленькие, торопливо шагали к домам, во дворах пыхтела котельная, время подходило к обеду. Сзади ученого высилось здание института: кирпичное, серое и такое теперь гнусное.

Гришу кольнуло, он тряхнул головой и развернулся. Он кипел внутри и никак не мог понять, что злит его сильнее: принятое Москвиным решение или то, что это решение пришлось принимать не ему самому. Всеволод Петрович тянул время как мог, но всему есть предел, все это понимали. А что если Всеволода Петровича сейчас здесь нет как раз по этой причине? Нельзя так долго оттягивать исполнение приказа из столицы. И внутренний отдел расследований…

Горло кололось в ожидании новой табачной порции. Возвращаться к Москвину, пусть даже за своими вещами, Гриша был не намерен. Он снова вскинул голову к небу, потер глаза и выдохнул. Серые плавные массы облаков успокаивали. Как нагретые восковые пятна, они не спеша перемещались, смешивались и отделялись.

Гриша немного расслабился, плечи опустились, ученый дышал полной грудью. Пока на теле что-то не засвербило. Тонкие иглы воткнулись куда-то в грудь, плечи, шею. Гриша инстинктивно съежился и стал оглядываться. Какое-то неприятное чувство, будто он теперь на крючке не отпускало.

Вокруг никого не было. Здание НИИ с пустыми глазницами-окнами, левее кладбище. Уже пустое и безлюдное после утренней церемонии. Только тропинка-червоточина выделялась на фоне светло-серого снега, уходящего вверх по склону холма.

Глупо возможно, но Гриша злился на эту чертову свалку. Всеволода Петровича нет, а холм вот он, на месте. Как ни в чем не бывало. Чертов холм!

Гриша еще раз вдохнул полной грудью — кто теперь, если не он?

Через несколько минут ученый положил руку на деревянную ручку двери института и еще раз огляделся — неприятное ощущение, что за ним наблюдают не исчезло.

***

Бумага, немного спирта и нарочитая стерильность. Запах лаборатории немного расслабил Гришу. Он ворвался в нее, захлопнул дверь и уперся в нее спиной. Вдохнул.

Напряжение этого утра стальной кувалдой било в голову и позвоночник, твердые стружки втыкались в плечи и туловище.

Мысли в голове молотили не хуже той кувалды. Гриша снял белый халат с вешалки и надел. Кто и зачем убил Чистова? Убийство отрицать было бессмысленно.

Молодой ученый достал журнал посещений и расписался. Как закончить сыворотку за пару дней? Они бились над ней больше двух лет.

Гриша нажал на кнопку загрузки последних данных на компьютере. Как воспримут другие жители города начало эксперимента?

Пока кружок загрузки вертелся на экране, Гриша схватил со стола карандаш. Теперь они крутились в унисон: загрузка, мысли и карандаш.

Странно, только сейчас ученый обратил внимание, что в журнале перед его фамилией числилась фамилия “Чистов”, запись датирована днем смерти, за пару часов до трагедии. Гриша вскочил со стула и сжал карандаш между пальцев до боли. Что за…

— Григорий? — визгливый женский голос рассыпался бусинами по лаборатории.

Невысокая женщина за сорок с воробьиной фигурой и телячьими глазами замерла у двери.

— Да, Нина, да, — после паузы наконец ответил Гриша и отложил карандаш. Молодой ученый никогда не был участливым собеседником, сейчас тем более, — прости.

— Ничего-ничего, мы сейчас все такие. В свете последних событий, ну ты понимаешь, — Ниночка натянула свой халат, быстренько проскочила мимо Гриши и уселась за соседний стол, — новое начальство уже замело по-новому?

Гриша сначала не понял о чем речь, а потом проследил за взглядом лаборантки — на его мониторе сыпались столбцы цифр с актуальными показателями. Гриша быстро свернул вкладку загрузки. Не хватало, чтобы о начале полевых экспериментов все узнали от Ниночки, а тем более с его подачи. Нет уж, главный теперь Москвин, ему и нести эту радость в народ. Ниночка лишь хмыкнула.

— Думаешь я не понимаю эту кухню? — она деловито перебирала бумаги с места на места, — я тоже приехала сюда покорять научные высоты. Тогда не знала, что еду уже не одна. Потом Ильюшка родился. Пеленки, сады, простуды, он всегда сложный был. Только вроде все в порядок приходить стало, и он в яму эту свалился, чтоб ее. Потом снова врачи, восстановление. И вот ему уже шестнадцать, без царя в голове, а мне… Так к чему я это все, не быть тебе начальником, да, Григорий?

— Наверное, — Гриша пытался вчитаться в цифры на мониторе, которые пришлось уменьшить втрое.

К Ниночкиной болтовне он давно уже привык. Как и все в институте наверное. Ее ассортимент историй не менялся: сын, его падение в яму на холме и дружба с местным завхозом и ее неудавшаяся карьера. А тут такая новинка для обсуждений. Пусть и не самая приятная.

— А говорят, ты сильно хотел стать новым руководителем. Ночами в лаборатории сидел, в научные журналы на гранты подавался. Столько сил и времени потратил, терпение-то оно не вечно, — Ниночка противно тянула слова своим писклявым голосом, явно на что-то намекая. Простота на грани с глупостью были ее неизменным оружием.

Только внезапная тишина, в которой было слышно, как трещит система вентиляции, отвлекла Гришу от данных. Он оторвался от монитора, прогнал в голове последние слова Ниночки и вспыхнул.

— Как такое вообще можно было подумать? — молодой ученый записал пару строк в блокнот и швырнул карандаш на стол, — только на Всеволоде Петровиче и держалась безопасность этого города. Кому как не нам с вами знать об этом!

Ниночка сжала губы до состояния ниточек и потупила взгляд. Гриша резко оттолкнулся ногами и на стуле катнулся к холодильнику с пробирками. Стеклянные баночки звонко стучали о полку, когда ученый возвращал их на место. Он сверял свои записи с образцами, чтобы найти последнюю версию сыворотки. С каждым звоном пробирки шанс найти уменьшался, а вот ком в горле у Гриши увеличивался.

— Безопасность, как же, — начала себе под нос Ниночка, — кто эту безопасность видел? Ильюша провалился, с головой ушел в этот мусорный ад! Весь разбился, схватил несколько инфекций сразу. Врачи предвещали самое худшее, ан-нет, выходила. Молитвами, только молитвами…

Обычная Ниночкина тирада сегодня раздражала сильнее обычного. Гриша давно научился не слышать и не реагировать, но кувалда, которая все еще била по голове, чертовы пробирки, которые были все, кроме нужной, и весомый дефицит никотина подливали масло в огонь. Сейчас Гриша сжимал до мятых листов блокнот и с такой же силой сжимал челюсти. Лишь бы не наорать на легкомысленную Ниночку. А та все продолжала:

— И остался мой Ильюшка дурачком. А никому и дела нет. В институте денег нет, льгот не предусмотрено, а в столице про нас знать не знают. Да и не хотят. Может дойду я до нового этого, как его. Попрошу за Ильюшку да за себя. А то ведь ходит поганец, ошивается у холма этого. Ничему жизнь не учит. Стал вон с Кузьмой шарахаться, интересно ему видите ли про хозяйство, а заодно и про зверей узнавать. А кто как не завхоз расскажет, правильно? А после этих встреч Ильюшка как начнет про крыс этих своих. Мы, говорит, скоро все станем крысами. Одной головой, представляешь? Говорит, они пока на нас смотрят, но почти уже все готово, осталось им там что-то, и всё, приплыли. А если, говорит, сразу согласиться и не противиться, то и не страшно. Чего вот парень в той дыре нагляделся, ты понимаешь? — чуть ли не визгом завизжала Ниночка, потом по обыкновению достала платок с розой, промокнула глаза и нос и финально добавила, — а ты говоришь безопасность. Какая тут безопасность, когда холм с падалью стоит, а сын с крысами вошкается?

Гриша в это время закончил с пробирками и остановился. Впервые в стенах лаборатории Грише стало по-настоящему не по себе. Вернулось чувство вязкого омерзения. То ли от того, что Чистов был здесь последним перед смертью и пропажей нужной пробирки. То ли от Ниночкиных воплей про сына, холм и крыс.

От этого всего у Гриши горчило во рту.

***

— Прошу прощения, я за пальто, — Гриша всунул голову в кабинет к Москвину.

Желание перекурить и отрезвить мысли было гораздо сильнее, чем нежелание заходить к новому боссу.

— Да, да, конечно, мы как раз закончили, — Москвин жестом пригласил войти.

Кузьма замешкался, когда они с Гришей поравнялись у вешалки с верхней одеждой. Завхоз пропустил Гришу, а потом снял с крючка свою телогрейку. Накинув ее, Кузьма стал чуть ли не вдвое шире, серая одежда была не по размеру, как и меховая шапка, которую Кузьма держал огромной пятерней. Завхоз пригладил бороду и пошел за Гришей на выход.

Несмотря на габариты, а он был на голову выше Гриши, Кузьма бесшумно спускался по лестнице рядом, крутя шапку в руках.

— Как тебе новый начальник? — вполголоса спросил Гриша. Обычно они не разговаривали, только по делу. Поэтому сейчас Гриша зашел издалека, чтобы спросить что-то важное.

— Начальник и начальник, — пожал Кузьма плечами, — мое дело маленькое, а начальники высоко сидят.

— Да…, — Гриша почесал затылок, — но не такой, как Всеволод Петрович.

— На такой, — лицо Кузьмы стало серьёзнее, — Всеволод Петрович всегда выслушивал мои отчёты, знал, что они важные, а этот…

— Отчёты?

— Да, я каждую неделю отчитывался Всеволоду Петровичу о поведение живности на холме. Рассказывал обо всех, от жуков до млекопитающих. Вот ты знаешь, что на нашем холме…

— Извини, а как их поведение могло поменяться, из-за чего? — они оба уже вышли на улицу, и Гриша нервно крутил сигарету в руках.

— Ну так вон, видишь, — Кузьма ткнул в основание холма с дальней от института стороны. Там спуск был самый пологий и считался более безопасным, хотя и грызунов там было больше всего, самое удобное место для рытья нор понимаешь ли, — там я каждую неделю лил удобрения, а потом рассказывал, что с животными и растениями делалось.

— Какие удобрения? — округлил глаза Гриша.

— Так какие Всеволод Петрович давал. Моё дело маленькое — начальник сказал, я сделал.

Кузьма напялил шапку на редкие седые волосы и закутался в тулуп, хмуро взглянул на оцепеневшего Гришу и развернулся, чтобы уходить.

— Да, да, я знаю-знаю, просто забыл. Угу, удобрения, — Гриша прикурил наконец сигарету, скрывая нервный тремор рук, — а в день смерти Чистов тоже дал тебе удобрение, правильно?

— Ну да, как обычно по пятницам.

— И что, как там зверьё? — Гриша кивнул на холм.

— Да вот этому рассказал уже: зверьё как зверьё. Только грызуны поперли. Вышли большой стаей и в рассыпную. Я одного поймал, — Кузьма заулыбался, переминаясь с ноги на ногу, — а этот сказал не надо, сказал выпустить.

— Как не надо? Надо! Кузьма, ты большой молодец! — Гриша схватил завхоза за плечи, — этот в науке не бум-бум, не то, что мы с тобой. Покажешь мне этого крыса, пожалуйста?

— Конечно! — Кузьма выгнул спину от гордости и зашагал большими шагами к своей сторожке у кладбища, Гриша за ним.

Запах смолы ударил в нос и как-то сразу успокоил. Небольшая деревянная бытовка выглядела уютной и очень прибранной, у всего было свое место. На стенах и многочисленных полках с разделителями по размеру лежали инструменты и другие хозяйственные приспособления.

Кузьма по-хозяйски ввалился вглубь комнаты, что-то пробурчал, а потом прогремел какой-то железный скрежет, и мимо Гриши проскочил среднего размера зверь с длинными кожаным хвостом.

— Э-э-э, — прохрипел Кузьма, выбегая было за крысой, но остановился перед Гришей, — зараза, сбежал. Как он из клетки-то…

— Можно взглянуть? — добродушно спросил Гриша, и не дожидаясь ответа, проскользнул в комнату.

В углу лежала обычная железная клетка для животных. Гриша присел, чтобы рассмотреть замок. Нажимной, с дополнительной щеколдой и защелкой крючком. Все три открыты как положено, не погрызаны.

— Дикая, а как будто всегда замки открывала, — прошептал Гриша, — Кузьма, а у тебя последней стеклянной банки от удобрения случайно не осталось?

Кузьма молча отвернулся, пошурудил рукой в одном из ящиков на противоположной стене, достал пробирку и протянул её Грише:

— Вот эта, кажется.

— Ага, спасибо, — Гриша сжал стекляшку в руке и заторопился к выходу.

— А следующую пробирку у тебя брать? — спросил Кузьма уже вдогонку, стоя в дверях бытовки.

— Да, обязательно, — отмахнулся Гриша и помчался в лабораторию. Ему хотелось, как можно скорее проверить свою догадку и оказаться неправым.

Гриша распахнул дверь института, и на пороге врезался в чью-то спину.

— Ой, Григорий, извините, — прощебетал парень и сделал шаг в сторону.

Гриша вошел, но замедлился. Он уже не несся, сломя голову, он наблюдал за шестнадцатилетним парнишкой, который стоял и рассматривал свои пальцы на руках. Можно было бы подумать, что здесь пахнет наркотическими веществами, но Ильюшка сам по себе был такой. Парень действительно многое перенёс и повидал за свои года, всё это оставило на нем очевидный след.

— А, вот ты где, — крикнула со второго этажа Ниночка, — я иду, сынок.

Ильюшка даже не обратил внимания на слова матери. Он восторженными бесцветными глазами изучал свои кисти, крутил ими и рассматривал. Свет так падал на его бледное лицо, что глаза, казалось, были вдавлены до затылка. Но они как будто искрились и блестели, как у одержимых, душевнобольных людей.

— А ты говоришь, безопасность, — съехидничала за спиной Ниночка и уже громче проговорила, — Ильюш, давай одеваться, потом посмотришь на свои руки, никуда они не денутся.

Ниночка хлестко положила сумку на гардеробную стойку.

— Денутся, мам, — Гриша подошёл к ней ближе, но продолжал дальше рассматривать руки, — это сейчас они руки, а будут лапами.

Ниночка обернулась к Грише, наблюдающему за этой картиной, и выразительно округлила глаза.

— Когда у нас всё будет общее. Лучшее и общее. У меня зрение лучше, чем у них. Значит, я его отдам, чтобы быть как все. Ты тоже станешь крысой. И ты, дядь Григорий, — на лице у парня появилась полуулыбка.

— Ильюш, а ты почему так говоришь? — как можно более мягко спросил Гриша, заглядывая парню в глаза.

— Он мне давно сказал. Еще тогда, в холме. Просто тогда я не понял, а теперь понял, — парень искренне улыбнулся, — ты кстати, дядь Григорий, тоже с нами будешь. Ты важный, он тебя сильно ждёт.

— Ну все, хватит, — Ниночка одернула Ильюшку за руку, — потом это всё обсудите, а сейчас нам пора к психотерапевту на прием.

Ниночка хмуро зыркнула на Гришу и зацокала сапогами по кафельному полу на выход. Гриша проводил их взглядом, моргнул от глухого стука двери и остался стоять в тишине. Институт был пуст, но в затылке свербило. Гриша развернулся и понял, что стоит ровно перед панорамным окном вестибюля. Через мутное стекло виднелось кладбище и холм. Конечно, холм.

Гриша убрал пробирку во внутренний карман и направился на второй этаж.

***

— Георгий Валентинович, говорю вам, я не успею сделать сыворотку до завтра, — в который раз повторял раскрасневшийся ученый.

— Гриша, вы уже двадцать минут уверяете, что вам не хватит времени. Вам не кажется, что вы неправильно им распоряжаетесь? — Москвин сидел в своем новом кресле, но выглядел как-то иначе. Бледнее что ли.

— Для разработки нового варианта и запуска его в полевые условия потребуется минимум месяц, — повторил Гриша, сидя напротив Москвина.

Сколько раз Гриша сидел на этом стуле до сегодняшнего дня и ни разу не был так зол, как сейчас.

— Гриша, я повторяю, этого не будет. У вас было достаточно времени…

— Ну что ж вы за человек! — в сердцах выкрикнул Гриша.

— Два года! — Москвин вскочил со стула и ударил ладонью по столу. Рамка на краю покачнулась и упала вниз на плитку, стекло разлетелось вдребезги. Москвин вздохнул, — у вас было достаточно времени, Антипов, оно кончилось. А теперь идите и работайте.

Гриша хотела помочь с осколками, но Москвин указал ему на дверь. Молодой ученый зашагал к выходу, перед дверью он обернулся. Москвин стоял на коленях с полуулыбкой на лице и рассматривал фотокарточку.

На фоне окна это выглядело, как покаяние, свидетелем которого стал Гриша. За стеклом тяжелело вечернее небо и стоял холм, который, казалось, был свидетелем всего в этом городе. Или был причиной?

***

Ниночка после приёма у доктора в лабораторию так и не вернулась. Поэтому Гриша в полной тишине смог сосредоточиться на работе.

Во-первых, пробирка, которую дал Кузьма, была той самой пропавшей пробиркой. Во-вторых, Гриша смог взять из неё анализ осадка, который остался на дне. Ну и в-третьих, записи, которые он так ненавидел и считал бюрократической ошибкой своего времени, оказались как нельзя кстати.

— Сыворотка «Био», образец №22820 подготовлен на основе прошлых модификаций, — наговаривал Гриша в диктофон, —- предполагаемое действие: идентификация продуктов небиологического разложения, стягивание их в единую массу и запуск ускоренных процессов подобных биодеградации. Образец не готов к полевым испытаниям, время стабилизации активного вещества минимум пять дней.

Гриша щелкнул диктофоном и потёр глаза. На часах было уже около полуночи, ветер завывал в фильтрах вентиляции, лампы неприятно щелкали. Строгое, белое помещение лаборатории смотрело своими пустыми глазами-микроскопами на Гришу с укором.

— Да, я тоже об этом думаю, — серьезно произнес ученый, быстро потёр руками лицо, чтобы немного взбодриться, и приступил к дальнейшей работе.

Логика Гриши была проста — если выхода нет, проруби его сам. Несколько часов Гриша подбирал компоненты, экспериментально смешивал составляющие и отслеживал теоретические последствия своих манипуляций.

— Сыворотка «БиоМинус» №1 подготовлена на основе реакций обратных сыворотке «Био». Предполагаемое действие: полная нейтрализация сыворотки «Био» образца №22820, — последняя запись на диктофоне, который теперь служил подушкой уснувшему Грише.

***

Ровно в 8:30 утра каждый день оборудование лаборатории перезапускалось автоматически. Как и сегодня. Компьютеры и весы скромно пикнули, холодильники тревожно зажужжали, вентиляция трижды пропищала на высоте ультразвука, что стало для Гриши последней каплей.

Ученый подскочил на стуле и оглянулся. Уснул в лаборатории — ничего необычного. Но чувства облегчения из-за выполненной задачи внутри не почувствовал. Скорее напротив, кости и суставы болели ото сна в неестественной позе, внутренности будто в блендере перемешали, голову распирало от сомнений и перенапряжения.

Гриша встал, вытянулся и захрустел шеей. Он прошелся по лаборатории в обе стороны, размял плечи, туловище и ноги. Остановился у дальней от своего стола стены, рядом с кулером, набрал стакан прохладной воды и залпом выпил. Налил второй, поднес ко рту и бросил его с размаху в пол.

Гриша в два шага оказался у своего стола. Всё было в идеальном порядке. Ровная стопка бумаг, блокнот, три карандаша и ручка лежали по линейке. И нигде не было ни диктофона, ни перечеркнутых вчерашних записей Гриши. Он трясущимися руками залез в холодильник и начал перебирать пробирки. Сердце стучало в ребрах, дыхание сбилось. Нет ни новой сыворотки, ни нейтрализатора. Нет!

Гриша закинул пробирки кучей в холодильник, хлопнул дверью так, что она снова открылась и выскочил из лаборатории. Ноги плохо слушались после неудобного сна, но через минуту Григорий Антипов вломился к Москвину:

— Что здесь…, — заорал Гриша в пустой кабинет. Тусклые облака тянулись за окном, наполняя помещение светлой зимней серостью. На полу блестели осколки стекла и лежало фото с рамой.

Гриша подошёл ближе, на фото ему улыбались двое счастливых девчонок, молодая приятная шатенка и кареглазый Москвин. Гриша поднял картонку в недоумении, почему Москвин оставил всё на полу?

Краем глаза ученый заметил фигуру внизу у холма. Повернулся и вгляделся: с дальней стороны, где заканчивалось кладбище и уклон был самый пологий, стояло несколько фигур. Они стояли полукругом и смотрели на землю.

Бросив фото, Гриша вышел из кабинета. Гриша знал, что его ждут. Знал, что его уже увидели, хотя он сам не видел их лиц. Гриша знал. Поэтому он заглянул в лабораторию, прихватил несколько пробирок и только после этого направился на улицу.

Когда ученый вышел и взглянул на пятиэтажки, которые все также стояли через площадь от него, что-то внутри перевернулось. Не было ни машин, ни силуэтов, ни пара из котельной. Только ветер завывал в голых ветках перед домами.

Гриша сложил руки на груди и направился к холму. Страх, ненависть, горечь, безысходность и злоба кипели удушающим коктейлем внутри.

— Ну здравствуй, Григорий Антипов, — с полуулыбкой произнес Москвин.

Он, Кузьма и Ниночка смотрели на Гришу пустыми блеклыми глазами.

— Здоровей видали! — заорал Гриша и с разбега бросил в ноги этих выродков несколько пробирок.

Стекло разбилось, жидкости смешались и зашипели. По ногам бывших коллег Гриши пошел едкий, густой дым, снег под ногами стал таять. Лица людей скривились от боли и неожиданности.

Гриша в это время замахнулся, чтобы отправить в них еще порцию пробирок, но его руку кто-то остановил, резко вывернул и загнул за спину.

— Дядь Григорий, ну не сопротивляйся, пожалуйста, — тонким голосом прощебетал Ильюшка, как ни в чем не бывало, — ты важный, помнишь? Он тебя сильно ждёт.

— Кто? — дернулся было Гриша, но Ильюшка сжал его с необыкновенной силой.

Коллеги вышли из дымового облака и направились прямо к Грише, за спиной захихикал Ильюшка, а под ногами появилось так много крыс, что ни снега, ни земли не было видно. Вот откуда эти чувства, Григорий Антипов испытал их снова.

***

Отвращение, брезгливость, липкость и гадливость. Крысы.

Злобные, глупые создания по мнению многих, вызывающие такие чувства. Паразиты, которые питаются падалью и разносят заразу, портят запасы, дома, трубы. Портят все, что попадается на пути. Агрессивные животные, как бельмо на глазу у закостенелых интеллигентов-ученых.

А по факту, создания, ищущие свое место в этой системе. Стремящиеся к сытости, безопасности, к комфортным условиям существования для себя и потомства. Также, как и мельчайшие, также, как и мы. Мы — выживающие.

Мы уничтожаем, чтобы найти дом, мы грызем, чтобы прокормиться, мы нападаем, чтобы спастись. Как же долго мы становился ими всеми. Когда мы прошел через червей и жуков, мельчайших бактерий, через слепых кротов, мы дошел до крыс.

Мы не глупые звери, идущие только за инстинктом, мы — единая система, разум. Мы — моя система.

Люди построили город, машины, свою систему. Но они не едины. Мы един.

Мы смотрел на двуногих многими глазами. Маленькие точки-глаза не крутятся, мы постоянно вертел головами, чтобы рассмотреть людей, изучить. Мы не видят далеко, нам всегда нужно было подходить ближе и ближе.

Так было. Было раньше, когда мы был с мельчайшими и крысами. С ними мы увидел мир. Нет, не тот, что в холме, смердящий и тесный мир. Прель, отребье и падаль, что гнили годами под гнетом земли, людей и всех, что под землей. Там смешались живые и неживые, дерьмо и трупы.

Нет, мы увидел другой мир. Мир сверху.

Много места, света, воздуха. Мы всегда хотят есть, а мы всегда мечтал вырваться из-под земли. Мы хотел дышать, как человек. Мы хотел смотреть на небо, как человек. Мы хотел поднимать голову, как человек. Мы хотел весь этот мир.

Мы много наблюдал за людьми. Сначала за маленьким. Мы его перехитрил и поймал. Мы пришел к нему в голову. Он стал мы. Не полностью, но мы теперь могли узнавать больше.

Потом был другой человек, большой. Приходил к нам, к холму. Лил воду на землю. Мельчайшие пили, отдавали нам. Благодаря воде, сыворотке, мы научился притягивать своих, притягивать подземных, притягивать все ненужное людям.

Мы подружил маленького человека с большим. Мы узнал про другого человека. Умного, ученого. Он делал сыворотку. Но не чтобы помочь нам, чтобы убить нас.

Большой человек и маленький человек помогли. А потом мы пришёл в яму с тем умным человеком. Он теперь с нами. Мы взял самое сочное, самое ценное, самое важное, мы взял серое из головы. Мы взял мозг, память, знания. Гниль осталась для мельчайших. Они съедят. Мы уже такое не ем, мы съел самое ценное.

Много полезного в голове у человека. Мы съел всё во всех ямах. Съел ртами мельчайших, ртами крыс. И мы соединил и притянул всех из всех ям. Теперь мы — огромная система, как человеческий город. Мы огромен.

А потом, после последней сыворотки, что принёс тот умный человек, мы стал сильнее. Нам повезло. Сыворотка не только не убила нас. Она позволила притягивать к нам массу, все больше крыс, больше мусора, отребья и гнилья. Всё то, что люди выбрасывали, отрицали и истребляли теперь стало едино. Мы объединял всех, до кого мог дотянуться. Мы пойду дальше.

Мы хочу всех людей, весь мир. Это вопрос времени.

Мы поглощу одного за одним, одного за одним.

Теперь и этот умный с нами. Его мозг жив, он не гниет, он мыслит. Мы могу управлять его мозгом, могу сделать еще сыворотку, могу изменить ее, улучшить. Могу идти дальше. Сколько отребья, гнилья, сколько повсюду крыс? Пока люди их отрицают, мы объединим их. Нам не нужно идти в лоб, чтобы поглотить людей и весь мир, нам достаточно попасть на задний двор.

Лицо Григория Антипова сияло полуулыбкой и бесцветными глазами, он обернулся на Москвина:

— Где эта их столица?

Автор: Лика Кузьмичева

Источник: https://litclubbs.ru/writers/9967-na-zadnem-dvore.html

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона.

Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.

Читайте также: